Мой отец родился 17 мая 1934 года в Ташкенте. Он был вторым ребёнком в семье. Его старшему брату Борису было четыре года. Перед самой войной в семье родились ещё два брата — Вадим и Владимир.

В 1941 году папа пошёл в первый класс школы и проучился весь первый год на круглые пятёрки. Шла война и его отца забрали в армию. Нам повезло — мой дед был полиграфистом суперкласса, а потому его послали служить не на передовую, а выпускать фронтовую газету. И всю войну он прослужил на Дальнем Востоке. Поэтому он вернулся с войны живым и невредимым.

Когда деда Васю забрали в армию, бабушка осталась одна с детьми. Борис, которому исполнилось 12 лет, пошёл работать на эвакуированный в Ташкент авиационный завод. А тут вышло Постановление СНК о том, что женщины-домохозяйки должны встать к станкам вместо ушедших на фронт мужчин в том случае, если в семье есть ребёнок, способный ухаживать за младшими братьями. Таким ребёнком был мой восьмилетний отец. В 1942 году бабушка Клава пошла работать, а папа перестал ходить в школу и занимался со своими младшими братьями — кормил, поил, переодевал и т.п. Еду он готовил и на всю семью, пока старшие были на работе.

Жизнь была сложная. Не всегда в доме была еда. Папа вспоминал о том, как однажды бабушке зарплату выдали луком. И семья питалась этим луком — варили его или ели сырым, предварительно отмачивая. Плакали, но ели.

Летом папа с такими же мальчишками, как и он сам, рано утром бегал на базар — помогать колхозникам разгружать с арбы привезённые на продажу арбузы. За это продавец дарил им одну штуку. Мальчишки тут же у входа на базар продавали заработанный арбуз и с деньгами бежали на Комсомольское озеро. К парку, где располагалось это озеро, примыкал хлебозавод. В заборе хлебозавода была известная им доска, державшаяся на одном гвозде. Отодвинув эту доску, они кричали внутрь двора хлебозавода какое-то заветное слово. Через несколько минут доска сдвигалась в сторону и в обмен на деньги мальчишки получали от незнакомца свежий и ещё горячий хлеб, который тут же на берегу озера ими и съедался.

За время войны семья поменяла место проживания. Новый дом был в том же районе Бешагач. По-видимому, денег снимать старый дом у семьи уже не было.

Закончилась война с Германией. Была разгромлена и Япония. С фронта домой возвращались оставшиеся в живых солдаты и офицеры. А деда всё никак не демобилизовали. Однажды в конце февраля 1946 года папа, укладывая на дневной сон капризничавших младших братишек, сказал им:

— Не плачьте. Сегодня с фронта придёт наш папа.

— Да! Ты всегда так говоришь, а он всё не приходит!

— А сегодня он точно придёт, вот увидите.

Братишки улеглись спать. В это время в дверь дома забежал мальчишка-сосед:

— Гена! Вашу семью во дворе какой-то солдат спрашивает.

Папа выскочил во двор и, увидев в конце двора идущего в шинели и с вещмешком за спиной солдата, оглядывающегося по сторонам, бросился к нему босиком по снегу с криком: “Папа! Папа вернулся!” И бросился ему на шею. Это был его отец и мой дед Вася.

Мирная жизнь стала налаживаться. Папа вернулся в школу. За время войны у него сильно сел слух. И он всю дальнейшую жизнь плохо слышал. Учёба не задалась — отличником он уже не был.

В районе Комсомольского озера среди подростков “держал шишку” мальчишка по имени Шерали. Все его боялись. Однажды он по какому-то поводу пристал к моему отцу. Папа не отступил, и они начали драться. Друзья папы побежали за помощью в дом. А дома как раз был старший брат Борис. Он схватил кухонный нож и с криком “убью!” бросился к дерущимся. Шерали испугался и убежал.

На следующий день этот Шерали подошёл к моему отцу и предложил ему дружить. Они стали друзьями. Вместе с Шерали мой папа на Комсомольском озере “шишку держал”. До тех пор, пока его не забрали служить в армию.

Поскольку у папы был пониженный слух, его направили служить в стройбат в район Термеза. Командир папы капитан, фамилию которого я позабыл, очень любил играть в домино. И напарником при игре “пара на пару” он всегда брал моего папу. Вдвоём у них получалось обыгрывать всех.

Папа многим делам по дому научился, сидя во время войны дома с младшими братьями, а в стройбате он ещё и мастерство строителя освоил. Поэтому по жизни он был, как говорится “мастер золотые руки” — в доме всё делал сам.

После возвращения из армии в Ташкент папа устроился на работу в типографию издательства ЦК КП УзССР — в фотоцинкографию.

Вместе с отцом (моим дедом) и братьями они часто ездили на рыбалки и всегда приезжали домой с рыбой. Впоследствии и меня с малолетства папа пристрастил к рыбалке и с апреля по октябрь каждого года мы с ним по выходным вдвоём часто ездили на рыбалку. Эти рыбалки — одни из самых ярких воспоминаний моего детства!

На первые заработанные на гражданке деньги папа купил себе фотоаппарат и подрабатывал тем, что на свадьбах, юбилеях и т.п. мероприятиях делал памятные фотографии. А поскольку в типографии он научился искусству ретуширования, то его фотографии были всегда высокого качества.

По тем временам папа неплохо зарабатывал. Завидный жених! Появились у него и разные девушки, в которыми он после работы гулял. Вспоминал папа — как однажды очень поздно вечером вернулся домой, а дверь закрыта — все уже спали. Тогда он пролез в дом через форточку и тут же получил от своей матери веником по попе. Она сделала вид, что спутала его с воришкой.

В 1958 году папа встретился с моей мамой и влюбился в неё с первого взгляда. Мама работала линотиписткой в той же типографии издательства ЦК КП УзССР и их кто-то познакомил.

На следующий день после простого представления друг другу папа поджидал маму на выходе с работы.

Мама приехала в Ташкент из сибирского города Ишим по совету своей старшей сестры. Мама снимала комнату в каком-то частном доме вместе с молодой девушкой-линотиписткой и зарабатываемых мамой денег едва хватало ей на еду. В тот день, когда папа поджидал её у выхода из здания типографии, мама заранее на ужин купила себе булку — на большее денег у неё не было. Выйдя на крыльцо здания, мама тут же начала есть булку, но тут к ней «случайно» подошёл папа. После нескольких слов приветствия, мама предложила папе угоститься половиной булкой, с надеждой ожидая, что он откажется.

Папа был сыт, но для того, чтобы познакомиться с девушкой, в которую он влюбился, и сделать ей приятное, он решился на подвиг и с благодарностью принял эту половину булки, с большим трудом проглатывая её куски. Мама мысленно провожала каждый проглоченный им кусок желаниями, чтобы он подавился. Папа давился, но ел.

Довольно быстро папа понял, что мама ведёт полуголодное существование и стал после работы приглашать её поужинать в столовые или кафе, поскольку «сам он не успел даже пообедать». Мама всегда отнекивалась, но потом всё же соглашалась «посидеть с ним за компанию».

Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Путь к сердцу женщины точно такой же. В апреле 1959 года Тамара и Геннадий «расписались» в ЗАГСе, а 1 мая устроили свадьбу. В августе 1960 года родился я.

В 1963 году родители получили собственную однокомнатную квартиру в цокольной части дома на ул. Дагестанской, а после землетрясения 1966 года получили двухкомнатную квартиру в «издательском» доме на Луначарском шоссе.

Мама и папа в конце 60-х решили поступить в полиграфический техникум, потому что им хотелось в профессии знать больше. Я помню, как по ночам, когда я уже ложился спать, папа или мама, потушив верхний свет, включив лампу и сидя за столом в гостиной, что-то считали, писали, решали или рисовали. Мама защитила диплом раньше, папа — позже. Я помню папину защиту. Мы с мамой стояли вечером на лестничной площадке верхнего этажа и подглядывали в замочную скважину в аудиторию, где папа защищал свою работу.

Кстати. Папа ведь успел из-за войны окончить только семь классов. И для того, чтобы поступить в техникум, ему надо было сдать экзамены за восьмой класс. Так что всё в его жизни было не так просто.

В начале 1970-х годов папа перешёл работать в типографию Ташкентского авиационного завода. Однажды после получки он, вместе с работягами из завода недалеко от проходной решил глотнуть кружку пива. Как раз была «получка» и рабочий класс мог себе позволить расслабиться с помощью пивка. В те времена пиво разливали из бочек на колёсах в кружки. Не успел он допить свою кружку, как к пьющим пиво подъехали милиционеры, которым тоже нужно было выполнять план, и всех, кто был у бочки с пивом, забрали в отделение.

Был жаркий летний день, задержанных поместили в маленькую комнату, а сами менты в просторной комнате с вентиляторами, не торопясь, писали протоколы. Какому-то старику из числа задержанных стало плохо и он стал просить воды — сначала тихо, а потом всё громче и громче. Один из ментов подошёл к комнате, открыл дверь и ударил старика рукой по лицу — «заткнись!» Когда он хоте сделать это ещё раз и занёс руку для второго удара, мой папа схватил мента за эту руку и не дал бить старика. На крики мента о помощи сбежалось всё отделение. Папу вытащили в коридор и избили. Сначала руками, а потом ногами. При этом ему сломали два ребра. Против него тут же возбудили уголовное дело о «нападении на сотрудника милиции» и отвезли в СИЗО.

Мама тогда работала в министерстве строительства УзССР руководителем отдела оперативной типографии и обратилась за помощью юристу из этого министерства. Он нашёл и опросил свидетелей происшествия, обратился с фактами в прокуратуру и дело приняло другой оборот — возбуждалось дело об избиении моего отца милиционерами при исполнении ими служебных обязанностей (превышение полномочий).

В конечном итоге оба дела замяли и примерно через месяц папу отпустили. Но я помню, как папа неделю, а то и больше, для того, чтобы скрыть синяк под глазом, носил солнцезащитные очки.

Папа перешёл на работу на Ташкентский завод грампластинок. Это его заслуга в том, что конверты для пластинок стали печататься не с простыми надписями или цветочным орнаментом как это делалось до него, а с цветными фотографиями. В те времена делать массовым тиражом такие конверты могли далеко не все типографии СССР и не все работники таких типографий. А папа мог. И вообще я должен отметить, что папа всю жизнь учился. Учился у других, учился по книгам и по специальным журналам. Он любил учиться.

В 1975 году у меня родился брат Максим. Папа в нём души не чаял, а Максим, зная это, всегда искал у него защиты, если мама сердилась. «Мой друг» — так папа в шутку называл Максима.

В 80-е годы папу позвали работать начальником типографии комбината «УзТоргРеклама» и он согласился. Со временем под папиным руководством типография стала ведущим производством комбината. Если бы не война и если бы не снижение слуха у папы, то он был бы крупным руководителем или учёным — это я знаю точно!

Папу избрали секретарём партийной организации комбината. Партийцев на комбинате было мало, и это была работа «по совместительству».

В те времена была принята «Продовольственная программа». Как и все другие партийно-советские мероприятия при советской власти, эта Программа была сплошным очковтирательством. Отца, как партийного секретаря комбината, вызвали в райком партии и предложили принести в райком справку с печатями о том, что комбинат «УзТоргРеклама» сдал государству столько-то тонн мяса. Где мясо и где торгреклама? Но партийные чиновники должны рапортовать, и их это не волновало. Отцу намекнули , что справку можно получить в каком-нибудь колхозе или совхозе по договорённости типа «ты мне — я тебе». Папа делать это отказался.

— Партбилет на стол положишь! — Пригрозили ему.

— Да пожалуйста! Вот вам мой партбилет! — И отец положил партбилет на стол.

Конечно же, партбилет никто у него не забрал, но к отцу больше по партийной линии с такими глупостями никто не приставал — после нескольких подобных случаев его уважали и знали, что он человек принципиальный.

Помню, как-то в субботу на комбинате работникам давали продовольственные пайки с мясом. Папа почему-то не смог пойти на комбинат, и пришлось идти мне. Происходило это в коридоре столовой. Работники комбината стояли толпой. В самом конце коридора стояли работники столовой, один из которых поднимал над головой пакет со свежим мясом, и спрашивал:

— А это кому?

Тот, кому мясо на вид нравилось, говорил об этом и, получив паёк, уходил.
В очередной момент и я заявил свои права на продовольственный пакет. Вместе со мной, пакет с едой захотели получить ещё две женщины — работницы комбината. Они тут же засомневались в моей легитимности и требовали отдать пакет им.

— Да это же сын Геннадия Васильевича! — Громко крикнул кто-то из рабочих.

Толпа тут же раздвинулась, пропуская и подталкивая меня вперёд, а женщины-соперницы тут же согласились:

— Ну! Если сын Геннадия Васильевича, то возражений нет!

Мне было очень приятно почувствовать то, каким уважением у простых работников комбината пользовался мой отец.

В 1982 году я женился и у меня появилась своя семья. Я зажил новой жизнью. Папа время от времени потихоньку давал мне то трёшку, то пять рублей, понимая, что нам, молодым, вечно не хватает денег.

Когда у меня родился сын, папа для меня открылся с новой стороны — как любящий дед. Он возился и играл с внуками так, как никто и никогда не играл. Он преображался в ребёнка и говорил с внуком или внучкой на их языке. И азартно играл в их игры, время от времени поддаваясь и проигрывая. И в огороде возле дома, в котором папа поддерживал идеальный порядок, всегда для детей были свои укромные уголки — штабы или даже дома с лавками и столами.

В 2000 году папа уволился и продал свои акции комбината. Одновременно с этим родители продали квартиру и купили двушку в Ульяновске. Там уже жил мой брат с женой и жила Наташа — младшая родная сестра папы со своей семьёй. Я в этот год чуть раньше переехал из Ульяновска в Питер. Так в Ульяновске сформировался клан Светуньковых с моим папой как старшим из клана.

Мой домик с участком в деревне Старый Белый Яр на берегу Волги в 70 км от Ульяновска папа с мамой стали приводить в порядок. Огородом и ремонтом дома занимался папа; домашним хозяйством — мама. За пару лет развалюха превратилась в крепкий и уютный дом, а полузапущенный участок — в образцовый. По началу пол деревни ходило к родителям в гости любоваться помидорами, которые выращивал мой папа. Свои секреты огородничества папа ни от кого не скрывал — он всегда щедро делился своими знаниями со всеми. Теперь в Старом Белом Яру выращиваются отличнейшие помидоры по технологиям моего отца.

В декабре 2021 года, когда папа с мамой пошли делать очередную прививку от КОВИДа, у папы вдруг обнаружилась низкая сатурация в лёгких. Врач отправил папу на рентген лёгких. Правое лёгкое на 2/3 было поражено опухолью. Как дружно заявили врачи, причина — застарелый ушиб лёгкого. Тут же вспомнилось, как менты в 70-х годах сломали папе ребро. Вот оттуда-то и ушиб лёгкого.

К сожалению, опухоль оказалась такой, что вырезать её не было никакой возможности. Ни химиотерапия, ни облучение — ничего врачи предложить не могли. Уже поздно. Оставалось только поддерживать максимально долго самочувствие папы на приемлемом уровне. Он на глазах стал сдавать. Мама и Максим делали для папы всё, что могли. А я в Питере ничего не мог. Все мои консультации с питерскими онкологами заканчивались только одним — они с сожалением разводили руки в стороны: «Поздно!» Ничего сделать было уже нельзя.

Я надеялся на то, что 17 мая смогу отметить с папой его 88-й день рождения. Мой сын Ваня тоже хотел это сделать и за пол года заранее купил билеты в Россию, но СВО, которую Путин начал с Украиной, приезд Ивана из Англии сделал невозможным. Когда я в начале мая покупал билеты на самолёт в Ульяновск, папа уже был совсем плох — сознание уже покинуло его. Победить болезнь не удалось. 13 мая утром папа умер. А я прилетел 14-го.